01.04.-10.04.16 г.
Неужели снова Эльбрус? Совсем недавно, будто вчера, я стояла на его восточной вершине, и об этом ещё совсем свежи эмоции и воспоминания.
Так почему же сейчас я хватаюсь за новую возможность побывать там судорожно, лихорадочно, словно за спасительную соломинку? Отчего эта щемящая тоска в сердце? Отчего – бессонница, мучающая меня уже третью неделю?
Похоже, вновь пришло то время, когда мне нужно поговорить с собой языком льда и камня.
Так я оказалась участником недельного скитура по северному склону Эльбруса с возможностью восхождения на вершину.
Скитур! Запланированное катание по бескрайним осыпным пустошам и испещрённым трещинами ледовым полям горы-великана радовало и волновало меня, лишив покоя.
В экспедицию меня пригласила компания «Elbrus Tours» в качестве походного фотографа. Это значит, что, помимо альпинистского и скитурного снаряжения, на гору придётся нести фотооборудование. Тяжело, зато интересно! Когда ещё мне представится возможность затащить в штурмовой лагерь штатив и тяжёлый профессиональный фотоаппарат Canon 5D Mark III?
Не мешкая, грузим вещи, и вот уже мощный Land Rover Defender увозит нас прочь из города по единственной дороге на Джилы-Су, в северное Приэльбрусье. А где-то далеко впереди, в белёсой дымке у изрезанного горными пиками горизонта, реет белым могучим двуглавым контуром Эльбрус, словно символ манящей мечты.
Очень скоро дорогу преграждают снежные заносы. Чем ближе мы к своей цели, тем они глубже и протяжённее. Иногда всё полотно дороги оказывается погребено под сплошным полутораметровым слоем вязкого мокрого снега. Объезжаем эти участки по свободному от заносов бездорожью. Наконец, перед очередным таким завалом машина останавливается, выпуская нас в свободное плавание. Доехать до Джилы-Су всё-таки не удалось, что довольно часто бывает в зимне-весенний период.
Оставленные где-то под горой-обсерваторией Тузлук, мы начинаем долгий путь к базовому лагерю компании «Elbrus Tours», расположенному на поляне Эммануэля. Грант, опытный восходитель, живо цепляет на лыжи камуса и убегает вперёд со своим крошечным рюкзаком, в который, по ощущению, влезают только его суровые ботинки «Millet» для высокогорных восхождений да гривелёвские кошки.
Костя, обладатель сплитборда, разбирает его на две части, получая подобие лыж, вешает большой рюкзак на спину, на пузо – рюкзак поменьше, и также отправляется в путь.
Миша, наш гид, у которого основное снаряжение хранится наверху, в штурмовом лагере, помогает мне справиться с поклажей, забирая себе один из фотоаппаратов, штатив, ботинки и сноуборд (за что ему – огромнейшее спасибо!), и мы отправляемся в путь пешком.
Миновав гору Тузлук и немного пройдя по серпантину асфальтовой дороги, мы, топая по травяному, местами заснеженному склону горы Сирх, начинаем огибать её, постоянно забирая вправо. Внизу слева, в глубоком скальном каньоне, медленно и величественно проплывает водопад Эмир, окруживший себя панцирем из толстого голубого натечного льда.
Меж тем с юга наползает белая хмарь, скрывая солнце, заволакивая Эльбрус; поднимается холодный порывистый ветер.
Склон увеличивает свою крутизну, заставляя тропинку петлять меж скальных сбросов. Начинается плавный подъём от урочища Джилы-Су к поляне Эммануэля. Слева проплывают красноватые скальные осыпи каньона реки Кызылкол. Ноги от долгого хромания начинают ныть, поклажа натирает плечи, но тропинка продолжает упорно вести нас вперёд по расквашенному склону Сирха сквозь невзрачные заросли пожухлой прошлогодней травы.
Продрогшие от порывов сырого ледовея, мы наконец выходим к поляне и пересекаем её обширные безжизненные пустоши в направлении деревянного мостика на реке Кызылкол. Напившись у его подножия невероятно ароматного, бодрящего до кончиков пальцев белого нарзана, переходим реку и торопимся к постройкам базового лагеря, столпившимся у края поляны.
Погода окончательно портится, ветер окатывает ледовой сечкой и пригоршнями мёрзлой грязи. Поэтому топаем, пригибаясь и распираясь трекинговыми палками, чтобы не оказаться сбитыми с ног при очередном порыве.
И вот непогода осталась за дверью! Мы оказались в просторном, обшитом деревом помещении, уставленном лежаками. В углу, растапливаемая дровами, пыхтела печурка. Вера, милая улыбчивая девушка, дежурящая по лагерю в этом зимне-весеннем сезоне, хлопотала на кухне, готовя ужин.
«Что за невиданная роскошь! Разве полагается на восхождении такой уют?» – думала я иногда ночью, т.к. сон, как это всегда у меня бывает в горах, не шёл.
И ещё я слушала, как за дверью в бескрайней кромешной тьме ярится ветер, воя в печной трубе и неистово громыхая и клубясь среди построек.
Муха, молодая игривая овчарка, счастливая жительница нижнего и верхнего приютов, проводила нас в путь. Взяв половину вещей и снаряжение, необходимое для скитурного спуска, мы отправились на заброску в верхний приют, носящий имя «Выше Радуги».
Нырнув в овраг, перешли по льду на правый по ходу берег реки Кызылкол, оставив слева опасную тропу, непроходимую в это время года из-за обилия лавинного снега. Миновав этот участок, вновь перешли реку (там Грант и Костя встегнулись в лыжи) и по углублению меж двух скальных гряд направились вверх, к Немецкому аэродрому.
Чем ближе мы подходили к нему, тем отчётливей понимали, что ветер вернулся. Его редкие порывы здесь, внизу, изредка кружили ворохи снежинок. На аэродроме он уже дул постоянно и беспрепятственно. Седой Гребень же был безраздельно во власти его мощных порывов. А в вышине, на границе земли и неба, вихрь неистово срывал с двух белоснежных покатых плеч белые одежды, раздевая Эльбрус до голого синего льда.
Мы утеплились, надели пуховики и затянули капюшоны потуже. Отдыхать было холодно, поэтому без долгих остановок медленно, как могли, продвигались вверх.
Снега на маршруте не было практически полностью: его смахнул со склонов сумасшедший ветер-скульптор, оставив только заиндевевшие до состояния бетона острые снежные заструги. Буквально пару дней назад взялся он за работу, кружа и мешая свежевыпавший снег до тех пор, пока не разрушил ажурные структуры снежинок и не превратил верхний слой пуха в плотный наст. Неистово раздувая щёки, он вдувал ледяные струи в крохотные выщерблины наста, пока в менее плотных нижних слоях не образовались пустоты. Так, не унимаясь, безумный гений поставил шляпки из наста на тонкие снежные ножки. Лишившись опоры, шляпки склонились под шквальными порывами и сейчас напоминали тончайшие ломтики сливочного масла, тающие от прикосновения тепла.
Горный ботинок ступал по насту, не оставляя следа, острие трекинговых палок часто проскальзывало: настолько твёрд он был. И ещё он пел. Пел и визжал от каждого прикосновения. Так мы шли вверх, слушая безумную песню вихря и снега.
Под самой вершиной Седого гребня ветер притих: здесь, за перегибом, его власть не была столь безраздельной; однако он заявил о себе с новой силой на Лунной поляне. Там мы повернули направо, и скальная морена, идущая вдоль ледника Уллукол, вывела нас к финальному снежному взлёту. Взлёт был крут, и скопил возле своего основания много глубокого снега. Здесь мне пришлось надеть снегоступы и с их помощью заковылять вверх, тем не менее проваливаясь. Ребята терпеливо ожидали меня на гребне морены. Тут же объявились заветные домики приюта «Выше Радуги».
Перекусив и опорожнив рюкзаки, мы заторопились вниз: семь часов тяжёлого подъёма оставили очень мало времени на спуск, а сумерки в апреле меж тем наступают рано. И всё же, гид Миша был рад: из-за непогоды или обилия снега на маршруте зимние группы, как правило, до штурмового лагеря не доходят, оставляя заброску на Лунной поляне, а потом возвращаясь за ней.
Решено было спускаться в базовый лагерь пешком: катание по снегу, больше похожему на лёд, опасно. Да и второй раз забрасывать скитурное снаряжение наверх – удовольствие сомнительное.
Спускаться пешком оказалось тоже довольно неудобно и опасно: камни покрыты тонким слоем наледи, а снег совершенно не держит. Я попробовала ступать по нему, зарубаясь пяточками и боком ботинка – и тут же соскользнула на сплошной снежный склон, внизу которого топорщили зубы камни. Рука Миши схватила меня за шкирку, и я беспомощно забарахталась, словно щенок, выловленный из полыньи. Опору я нащупала, только когда Миша дотащил меня до скального острова.
На Седом гребне ситуация усугубилась: снег, подтопленный дневным солнцем на скальных выходах, к вечеру превратился в натечный лёд. В серых сумерках выбирать дорогу было сложно, петляя среди камней и проверяя каждый свой шаг. Лучше всех чувствовал себя Костя, который надел кошки ещё на подъёме и не расстался с ними на пути вниз. Мы, осторожничая, топали и немного ему завидовали.
Там же мы повстречали Нину, дежурную верхнего лагеря, и Ульяна, портера, идущих в штурмовой лагерь. Их сопровождала лихая псина Муха, которая неутомимо бежала, проскальзывая на снегу всеми четырьмя лапами. Коготков ей для устойчивости явно недоставало. Ей бы кошки! Маленькие кошки на все четыре неутомимые лапки!
С наступлением темноты мы вернулись вниз. Нас там ждало тепло и сытный ужин, приготовленный Верой.
«Что за дикая роскошь весь этот уют и готовая пища!» - всё ещё продолжала думать я ночью, безуспешно пытаясь заснуть. Запасённые таблетки снотворного и не думали помогать! Что ж, видимо, впереди меня ждёт бессонная неделя и, возможно, бессонное восхождение, если оно вообще состоится.
Собравши остатки вещей и попрощавшись с Верой, мы отправились наверх.
Костя топал в неизменных кошках даже по траве и голым камням.
Я довольно быстро оказалась отстающей в нашей группе, и это место не уступала никому до самого конца подъёма!
Снова дуло, и довольно нещадно. Ветром постоянно тянуло с одной стороны – сверху-справа – задувая сквозь капюшон в правое ухо, обжигая летящими крупицами снега половину лица.
Преодолев крутой взлёт на Седой гребень, мы узрели, как над вершинами Эльбруса, словно гигантская медуза, белым бельмом нависло двухъярусное лентикулярное облако. Значит, на вершине сейчас – не просто шторм, но смертельный вихрь.
Продолжая подъём, мы видели, как облако набрало силу, сгустившись и как бы потемнев изнутри, отчего его края в лучах солнца засеребрились нимбом, увенчав гору губительным венцом.
Облако распухло, загородив полнеба. Помутнело и потемнело средь бела дня, началась снежная метель. Ветер стал сильнее, а его порывы – жёстче, когда мы наконец достигли приюта.
Перед самым сном мы протопили её. Занятие это не из лёгких. Ульян подливал отработанное масло, а Нина помешивала его и зажигала бумажным фитилём жидкость всякий раз, когда ветер задувал огонь. Происходило это довольно часто. Печка ворчала и клокотала, словно злой дух, то выпуская из отверстий в трубе дымные кольца, то изрыгая языки пламени. В помещении повисла плотная неприятно пахнущая белая завеса, зато мороз отступил, и мы смогли немного согреться и приготовить снаряжение для завтрашнего акклиматизационного выхода к скалам Ленца. Он был назначен на неопределённое время: выйдем тогда, когда стихнет ветер.
Мы улеглись спать. Огонь, оставленный без присмотра, кочевой сумасшедший гений задул сразу же. В полной темноте я лежала и слушала, как он неистово ухал в трубе и громыхал металлической обшивкой, колотясь в агонии в тесноте построек.
А потом в наш домик вошёл мороз. Меня колотил крупный озноб, одеяло из отражающей тепло фольги не помогало согреванию. Мой бедный нос, по ощущению, заиндевел, начался лёгкий насморк. Так, в тщетных попытках согреться, прошла ещё одна бессонная ночь.
Домик содрогался под неумолимыми ударами шторма. Акклиматизационный выход был отложен.
Медленно тянулось утро, и всё утро Костя долго, невероятно долго точил напильником свои затупленные о камни кошки, прибавив к вою урагана незабываемый дивный скрежет металла о металл.
Наконец, к моему облегчению, с кошками покончено! И, хотя ветер так и не унялся, принято решение выйти прогуляться вверх по леднику.
Скитурное снаряжение брать незачем: практически весь ледовый панцирь Эльбруса обнажён до голого серо-синего льда, ослепительно блестящего настолько, что кажется, будто вся гора выточена из хрусталя. А тот снег, который всё же задержался в ложбинках и понижениях, не пригоден для фрирайда: слишком твёрд, клочковат, весь в застругах: знакомых нам настовых «шляпках».
Выходим, связываемся.
Серебрится белым маревом срываемая с вершин снежная кисея. Поют кошки, дробя заиндевевшие снежные скульптуры и откалывая куски сверкающего, расплавленного яростным солнцем натечного льда. Пение и скрежет кошек заглушает оголтелая симфония неудержимого ветра. Он, как и прежде, дует с запада, иссекая снежной крошкой открытые участки лица. Его самые мощные порывы пережидаем, пригибаясь и распираясь на трекинговых палках.
Довольно скоро ветер усиливается настолько, что становится невозможным шагнуть прямо: как ни стараешься, всякий раз переступаешь левее. Всю связку заметно сносит с маршрута.
Мы прекращаем подъём тогда, когда путь нам преграждает огромное поле голого льда. Оно сверкает, словно гигантское зеркало, отражая и преломляя неистовые солнечные лучи. Дальше без организованных на ледобурах точек страховки и попеременного движения по перилам двигаться нельзя: срыв одного грозит срывом всей связке. А возня с перилами на таком бешеном ветре – занятие долгое и бестолковое. Помёрзнем, да и только.
Быстро возвращаемся. Оглядываю ледовое зеркало, помешавшее подъёму. Отсюда, из приюта, оно отлично просматривается. Начинаясь на высоте 4050 м., оно образует сплошной панцирь до самых нижних скал Ленца, т.е. до 4600 м. над у.м. Панцирь этот иссечен трещинами, забитыми снегом и залитыми натечным льдом. Пройти его на ледобурах – задача долгая. Достигнуть вершины мы не успеем.
Остаток дня проводим на кухне, стараясь как можно меньше выходить наружу: ветер уносит прямо с открываемой и закрываемой дверью.
Возюкаюсь со своими обветренными и побагровевшими от ледяной сечки участками лица.
К сумеркам возвращается уставший Ульян, сделавший нелёгкую по такой погоде ходку в нижний лагерь за топливом для печи.
До ночи ребята стараются запустить замёрзший генератор, чтобы подзарядить устройства связи и узнать погоду на ближайшие два дня. Их попытки оказываются безуспешными, поэтому руководствуемся обрывочными неточными данными о том, что назавтра ветер, хоть и поутихнет, но всё же будет неслабым, а вот послезавтра ожидают небольшое погодное окно перед новой бурей.
Это значит, что завтра – день вынужденного отдыха, т.к. путь наверх бесполезен; а послезавтра – довольно отчаянная попытка взойти на вершину вообще без акклиматизации.
Ночь ветрена, ясна и морозна. На небе – звёзды, но холодина такая, что не нахожу в себе сил устроить на них фотоохоту, воспользовавшись своим же штативом, который так любезно принёс в верхний лагерь наш гид Миша. Неудобно, конечно, но простудиться перед штурмом вершины – тоже нехорошо. А нос у меня действительно расстроен.
Этой ночью я воспользовалась грелками-самогревами. Зажав одну в ладошках, другую поместив в ногах, я попыталась уснуть. Конечно же, вновь безрезультатно!
Ветер выл и сотрясал наш крохотный домик. Споря с вихрем, ворчала и пыхтела печь. Мирно посапывала Муха в объятьях Ульяна и Нины. Пара служителей ночевала где-то в нижнем лагере у подножия горы. И на десятки километров вокруг больше не было ни единой живой души.
С утра забежал в лагерь Андрей, ещё один портер, рассказавший нам историю о своих восхождениях на семитысячники и ворох баек про причуды Эльбрусской горняшки. Ульяну наконец удалось запустить генератор, а Нина приготовила очередной вкуснейший ужин.
«Какие же молодцы эти ребята и девчата, которые трудятся здесь!» – думалось мне. «Насколько они выгодно отличаются от восходителей, которые являются сюда на недельку хапнуть адреналинчика и – вниз. Мы выживаем здесь. Они – живут здесь сезонами, трудятся, выполняют должное просто, без лишних высокопарных слов».
Это был день, полный лентикулярных облаков. Одно – самое огромное – накрыло обе вершины сплошным одеялом. Ещё одно, напоминающее слоёное пирожное, образовалось над полукруглой зелёной крышей нашей кухоньки. Другое, овальное, с размытыми контурами, больше похожее на НЛО, зависло над холмами северного Приэльбрусья. Над вагончиками жилых построек, у самого северо-западного горизонта, небо оперилось белыми вытянутыми облачками.
Образовавшись спозаранку, они не покидали занятых ими постов, распухая и копя силы. Облако над вершинами раздулось и поглотило южный горизонт, образовав многочисленные светящиеся нимбы причудливой формы. Посыпал лёгкий снег.
Мы взяли свои лыжи и доски и отправились покатать туда, где в понижении ледника остался не раздутый ветром снег. Он был настолько твёрд, что не оставлял даже прочерченных нашими кантами линий. Сделав пару прокатов, мы вернулись.
Это всё, что я могу рассказать о катании по ледникам Эльбруса. На восхождение мы скитурное снаряжение не берём: какой толк тащить лыжи и доски туда, где сплошной непроходимый лёд. Порождённый Костей слоган «Эльбрусский скитур, бессмысленный и беспощадный», как нельзя более точно передавал действительное положение вещей.
Прощальные лучи склонившегося к закату солнца раскрасили в нежные зефирные оттенки облако-пирожное над кухней и перистые облачка на севере, и обагрили кровью ледовое зеркало под скалами Ленца. Туда мы завтра не пойдём. Миша, наш гид, избрал для восхождения иной маршрут, проходимый только зимой. Стремительно взбираясь от приюта по центру северного склона прямо до седловины, он изобиловал трещинами, зато был более заснежен, а значит, более безопасен, чем сплошной оголённый лёд.
Ночью, несмотря на принятое снотворное, я так и не смогла сомкнуть глаз и всё слушала, как ветер колотился в стенки нашего жилища, но как-то слабее, чем прежде.
Подъём – в четыре утра. Выход – в пять. В зимний сезон выступают на штурм к рассвету, чтобы избежать крепких ночных морозов и не замёрзнуть в начале подъёма. Если замёрз внизу – наверху уже точно не согреться.
Выступаем в серых предрассветных сумерках. Сыплет редкий снег, ветрено. Скорее всего, вернёмся мы довольно скоро, сметённые вихрем. Быстро упакуем вещи и пустимся в обратный путь, к радости Нины и Ульяна.
В бесформенной сизой мгле мимо нас проплывают бугры растресканного древнего льда. Поля снежных кружевных заносов сменяются ледовыми зеркалами.
Небо расчищает белёсую дымку, оставляя нас под куполом тёмно-синего, почти космического ультрамарина; ветер смеряет свой полёт. Эльбрус распахивает перед нами погодное окно, и, возрадовавшись такому щедрому дару, в него уходим мы, спеша взойти и вернуться до того, как окно закроется.
Миша поторапливает нас. На случай резкого ухудшения погоды либо плохого состояния группы у него есть запасной план: спуститься по Косой полке, сделав траверс горы с севера на юг. Спуск по склону южной экспозиции безопаснее, чем обратный путь сквозь трещины, да и цивилизация там ближе. «И хычинчики, и выпивка!» - воодушевлённо прибавляет к Мишиным рассуждениям Костя.
К этому времени мой заложенный нос окончательно отказывается дышать, и, лихорадочно забирая воздух ртом, я обжигаю морозным воздухом лёгкие. Каждый вдох сопровождается болью, я начинаю хрипеть. Темп моего движения падает.
На подходе к седловине ледник сильно разорван, начинаются частые трещины, сначала - небольшие, затем - достигающие десятиметровой ширины. Они прикрыты сверху снежными щитами, однако их борта легко угадываются по просевшему снегу и проглядывающей вертикальной ледяной кромке. Тщательно зондируя снежный покров острием трекинговой палки, Миша ведёт нас, прокладывая путь в этом смертельном лабиринте. Иногда снег оказывается просевшим или разорванным, вынуждая нас перепрыгивать или перелазить с края на край над разверзшейся ледовой ловушкой. Держа верёвку максимально натянутой для минимизации нагрузки при возможном срыве, наш гид и мы налегаем на неё, скорее протаскивая вперёд находящегося над пропастью товарища.
Седловина. Высота – 5300 м. над у.м. Время – полдень. Мы – в царстве оплавленного снега и льда. Окружающий ландшафт скуден на краски и представлен только белым – цветом снега; синим, близким к фиолетовому – цветом небесного свода; и рыжим – цветом вулканического гранита и крохотной высокогорной штормовой хижины «Red Fox». Костино вожделение к хычинам становится всеобъемлющим, заслоняя собой желание взойти на вершину. Отвергая его гастрономические притязания, мы ведём его вверх. Не доходя до косой тропы, оборудованной перилами, с опорой на ледорубы восходим на Западную вершину в лоб, по 40-градусному восточному склону. Он полностью оплавлен солнцем, представляя собой сплошной ледяной панцирь, поэтому идти довольно опасно.
И вокруг – ни единой живой души! В этот день вершина была только нашей.
Пускаемся в обратный путь. На склоне западной вершины Костя срывается, но Грант удерживает его, однообразно ругаясь по-английски.
Оказавшись на седловине, поворачиваем на юг, на Косую полку. Надо успеть к закрытию канатных дорог, а с восхождением мы явно задержались на целый час.
Полка и впрямь оказалась очень косой. За зиму разметённая ветрами, завьюженная снежными заносами, давно никем не топтаная, она оплыла и обледенела. Движемся чрезвычайно медленно, постоянно хромая на правую ногу. Косые лучи солнца светят нам в спину, немного разгоняя мороз. На полке нет ни единого следа. Есть только следы наших кошек, и они ведут с вершины. Ощущаем себя немного посланцами небес.
При выходе с Косой полки Костя ещё раз едва не сдёргивает связку, затем отказывается продолжать движение вниз, жалуясь на боль в ногах.
Ниже нас – огромное ледовое поле, ратраковая трасса которого покрыта толстым панцирем тёмного льда, будто на неё специально плескали водой. Ни один ратрак не способен подняться сюда. Канатные дороги уже закрыты. Солнце гладит прощальными косыми лучами мёрзлый склон, заставляя его пылать огнём и обагряя кровью плывущие над облаками «ушки» Ушбы. Миша связывается с «большой землёй», прося помощи, затем устраивает Косте спасработы: спускает его в положении сидя и тормозит его движение, упираясь кошками в склон.
4800 м. над у. м. Верхние скалы Пастухова. Сизые сумерки над Главным Кавказским хребтом. Розовеют, утопая в серых клубах облаков, отвесные склоны Донгуз-Оруна. Холодает, темнеет. Меня бьёт озноб, мои лёгкие раздирает утробный кашель. Я кутаюсь в пуховик, любезно отданный мне Мишей. Вглядываемся в темноту внизу, надеясь увидеть долгожданные прожекторы ратрака.
Ребята в форме МЧС тут же похватали нашу поклажу, загрузили её в кабину, помогли справиться с накрепко пришнурованными кошками и подняться по скользким гусеницам.
Ратрак заскрипел, заелозил по льду; заскрежетал, попираемый рёбрами гусениц, смёрзшийся наст; выхватываемые светом прожектора, полетели комья снега. Сквозь стёкла холодной кабины, разукрашенные ледяными узорами, мимо медленно проплывали низкие скальные гряды, тёмные, необитаемые в это время года вагончики «Приюта – 11» и нелюдимые мрачные контуры станции «Гара-Баши»…
…А мы сидели, смотрели вверх, в темноту, в которой скрылась вершина и место, откуда нас подобрали; поглядывали друг на друга и думали о том, как же хорошо, как же чертовски хорошо то, что ратрак всё-таки приехал! И пусть всё закончилось немного не так, как мы представляли, и не так идеально, как хотелось бы, но всё закончилось, и мы – живы! А это – главное!..
Ратрак высадил нас на станции «Мир», где специально для нас запустили старую маятниковую канатную дорогу. Советский потрёпанный вагон спустил нас на «Старый Кругозор», где ещё один вагон отправил нас до станции «Азау». Внизу проплывали освещённые огнями горнолыжные трассы, вверху шуршал промасленный металлический трос, и сквозь это шуршание я слышала, как канатчики и спасатели удивляются тому, что на горе в этот день были люди.
Потом, прежде чем отпустить в уютную гостиницу, нас отвезли в Терскол, где в местном отделении МЧС оформили проведённые спасработы.
Потом я осуществила давнюю мечту – наконец выспалась!
Потом, на следующий день, машина увезла нас из Баксанского ущелья в города КМВ, где ещё пару дней мы ожидали вещи, спускаемые и вывозимые из северного Приэльбрусья.
Говорят, опыт – это то, что получаешь, когда не получаешь желаемого. И пусть скитур и правда вышел «бессмысленным и беспощадным», но я благодарна за целый вагон полученного опыта, который действительно бесценен, и за каждое мгновение, проведённое в этой удивительной Эльбрусской одиссее!
Я благодарна компании «Elbrus Tours» за приглашение, за доверие, за профессионализм гидов и всех тех, кто сделал эту экспедицию возможной!
Я благодарна Мише Легашову – замечательному гиду и хорошему человеку, который помог мне ещё раз осуществить мечту! Спасибо тебе за труд, терпение, помощь, титаническую стойкость и веру в нас!
Я благодарна Вере, Нине, Ульяну, Андрею и всем работникам приютов, гидам и портерам за их каждодневный усердный труд и душевный приём! Вы – мои герои!
Выражаю благодарность Денису Любашину за гостеприимство и способность помочь в непростой ситуации!
Неужели снова Эльбрус? Совсем недавно, будто вчера, я стояла на его восточной вершине, и об этом ещё совсем свежи эмоции и воспоминания.
Так почему же сейчас я хватаюсь за новую возможность побывать там судорожно, лихорадочно, словно за спасительную соломинку? Отчего эта щемящая тоска в сердце? Отчего – бессонница, мучающая меня уже третью неделю?
Похоже, вновь пришло то время, когда мне нужно поговорить с собой языком льда и камня.
Так я оказалась участником недельного скитура по северному склону Эльбруса с возможностью восхождения на вершину.
Скитур! Запланированное катание по бескрайним осыпным пустошам и испещрённым трещинами ледовым полям горы-великана радовало и волновало меня, лишив покоя.
В экспедицию меня пригласила компания «Elbrus Tours» в качестве походного фотографа. Это значит, что, помимо альпинистского и скитурного снаряжения, на гору придётся нести фотооборудование. Тяжело, зато интересно! Когда ещё мне представится возможность затащить в штурмовой лагерь штатив и тяжёлый профессиональный фотоаппарат Canon 5D Mark III?
2 апреля, день 1
Раннее субботнее утро в г. Кисловодске радует солнцем и нежным кружевом цветущих садовых вишен. Таксист, слегка сбитый с толку количеством моей горной поклажи, везёт меня к гостевому дому «Благодать». Там меня ждёт встреча с гидом-инструктором Мишей Легашовым, опытным фрирайдером и поклонником Домбайских склонов, а также с другими участниками группы: москвичом Костей Мироненко и жителем Новой Зеландии, лыжником и альпинистом Грантом Элвином Пипером.
Не мешкая, грузим вещи, и вот уже мощный Land Rover Defender увозит нас прочь из города по единственной дороге на Джилы-Су, в северное Приэльбрусье. А где-то далеко впереди, в белёсой дымке у изрезанного горными пиками горизонта, реет белым могучим двуглавым контуром Эльбрус, словно символ манящей мечты.
Очень скоро дорогу преграждают снежные заносы. Чем ближе мы к своей цели, тем они глубже и протяжённее. Иногда всё полотно дороги оказывается погребено под сплошным полутораметровым слоем вязкого мокрого снега. Объезжаем эти участки по свободному от заносов бездорожью. Наконец, перед очередным таким завалом машина останавливается, выпуская нас в свободное плавание. Доехать до Джилы-Су всё-таки не удалось, что довольно часто бывает в зимне-весенний период.
Оставленные где-то под горой-обсерваторией Тузлук, мы начинаем долгий путь к базовому лагерю компании «Elbrus Tours», расположенному на поляне Эммануэля. Грант, опытный восходитель, живо цепляет на лыжи камуса и убегает вперёд со своим крошечным рюкзаком, в который, по ощущению, влезают только его суровые ботинки «Millet» для высокогорных восхождений да гривелёвские кошки.
Костя, обладатель сплитборда, разбирает его на две части, получая подобие лыж, вешает большой рюкзак на спину, на пузо – рюкзак поменьше, и также отправляется в путь.
Миша, наш гид, у которого основное снаряжение хранится наверху, в штурмовом лагере, помогает мне справиться с поклажей, забирая себе один из фотоаппаратов, штатив, ботинки и сноуборд (за что ему – огромнейшее спасибо!), и мы отправляемся в путь пешком.
Миновав гору Тузлук и немного пройдя по серпантину асфальтовой дороги, мы, топая по травяному, местами заснеженному склону горы Сирх, начинаем огибать её, постоянно забирая вправо. Внизу слева, в глубоком скальном каньоне, медленно и величественно проплывает водопад Эмир, окруживший себя панцирем из толстого голубого натечного льда.
Меж тем с юга наползает белая хмарь, скрывая солнце, заволакивая Эльбрус; поднимается холодный порывистый ветер.
Склон увеличивает свою крутизну, заставляя тропинку петлять меж скальных сбросов. Начинается плавный подъём от урочища Джилы-Су к поляне Эммануэля. Слева проплывают красноватые скальные осыпи каньона реки Кызылкол. Ноги от долгого хромания начинают ныть, поклажа натирает плечи, но тропинка продолжает упорно вести нас вперёд по расквашенному склону Сирха сквозь невзрачные заросли пожухлой прошлогодней травы.
Продрогшие от порывов сырого ледовея, мы наконец выходим к поляне и пересекаем её обширные безжизненные пустоши в направлении деревянного мостика на реке Кызылкол. Напившись у его подножия невероятно ароматного, бодрящего до кончиков пальцев белого нарзана, переходим реку и торопимся к постройкам базового лагеря, столпившимся у края поляны.
Погода окончательно портится, ветер окатывает ледовой сечкой и пригоршнями мёрзлой грязи. Поэтому топаем, пригибаясь и распираясь трекинговыми палками, чтобы не оказаться сбитыми с ног при очередном порыве.
И вот непогода осталась за дверью! Мы оказались в просторном, обшитом деревом помещении, уставленном лежаками. В углу, растапливаемая дровами, пыхтела печурка. Вера, милая улыбчивая девушка, дежурящая по лагерю в этом зимне-весеннем сезоне, хлопотала на кухне, готовя ужин.
«Что за невиданная роскошь! Разве полагается на восхождении такой уют?» – думала я иногда ночью, т.к. сон, как это всегда у меня бывает в горах, не шёл.
И ещё я слушала, как за дверью в бескрайней кромешной тьме ярится ветер, воя в печной трубе и неистово громыхая и клубясь среди построек.
3 апреля, день 2
В полной тишине занялся рассвет. Наступило утро – безветренное, солнечное, слегка морозное. В бездонном небесном ультрамарине крошечными алмазами искрились снежинки, сеющиеся неведомо откуда.
Муха, молодая игривая овчарка, счастливая жительница нижнего и верхнего приютов, проводила нас в путь. Взяв половину вещей и снаряжение, необходимое для скитурного спуска, мы отправились на заброску в верхний приют, носящий имя «Выше Радуги».
Нырнув в овраг, перешли по льду на правый по ходу берег реки Кызылкол, оставив слева опасную тропу, непроходимую в это время года из-за обилия лавинного снега. Миновав этот участок, вновь перешли реку (там Грант и Костя встегнулись в лыжи) и по углублению меж двух скальных гряд направились вверх, к Немецкому аэродрому.
Чем ближе мы подходили к нему, тем отчётливей понимали, что ветер вернулся. Его редкие порывы здесь, внизу, изредка кружили ворохи снежинок. На аэродроме он уже дул постоянно и беспрепятственно. Седой Гребень же был безраздельно во власти его мощных порывов. А в вышине, на границе земли и неба, вихрь неистово срывал с двух белоснежных покатых плеч белые одежды, раздевая Эльбрус до голого синего льда.
Мы утеплились, надели пуховики и затянули капюшоны потуже. Отдыхать было холодно, поэтому без долгих остановок медленно, как могли, продвигались вверх.
Снега на маршруте не было практически полностью: его смахнул со склонов сумасшедший ветер-скульптор, оставив только заиндевевшие до состояния бетона острые снежные заструги. Буквально пару дней назад взялся он за работу, кружа и мешая свежевыпавший снег до тех пор, пока не разрушил ажурные структуры снежинок и не превратил верхний слой пуха в плотный наст. Неистово раздувая щёки, он вдувал ледяные струи в крохотные выщерблины наста, пока в менее плотных нижних слоях не образовались пустоты. Так, не унимаясь, безумный гений поставил шляпки из наста на тонкие снежные ножки. Лишившись опоры, шляпки склонились под шквальными порывами и сейчас напоминали тончайшие ломтики сливочного масла, тающие от прикосновения тепла.
Горный ботинок ступал по насту, не оставляя следа, острие трекинговых палок часто проскальзывало: настолько твёрд он был. И ещё он пел. Пел и визжал от каждого прикосновения. Так мы шли вверх, слушая безумную песню вихря и снега.
Под самой вершиной Седого гребня ветер притих: здесь, за перегибом, его власть не была столь безраздельной; однако он заявил о себе с новой силой на Лунной поляне. Там мы повернули направо, и скальная морена, идущая вдоль ледника Уллукол, вывела нас к финальному снежному взлёту. Взлёт был крут, и скопил возле своего основания много глубокого снега. Здесь мне пришлось надеть снегоступы и с их помощью заковылять вверх, тем не менее проваливаясь. Ребята терпеливо ожидали меня на гребне морены. Тут же объявились заветные домики приюта «Выше Радуги».
Перекусив и опорожнив рюкзаки, мы заторопились вниз: семь часов тяжёлого подъёма оставили очень мало времени на спуск, а сумерки в апреле меж тем наступают рано. И всё же, гид Миша был рад: из-за непогоды или обилия снега на маршруте зимние группы, как правило, до штурмового лагеря не доходят, оставляя заброску на Лунной поляне, а потом возвращаясь за ней.
Решено было спускаться в базовый лагерь пешком: катание по снегу, больше похожему на лёд, опасно. Да и второй раз забрасывать скитурное снаряжение наверх – удовольствие сомнительное.
Спускаться пешком оказалось тоже довольно неудобно и опасно: камни покрыты тонким слоем наледи, а снег совершенно не держит. Я попробовала ступать по нему, зарубаясь пяточками и боком ботинка – и тут же соскользнула на сплошной снежный склон, внизу которого топорщили зубы камни. Рука Миши схватила меня за шкирку, и я беспомощно забарахталась, словно щенок, выловленный из полыньи. Опору я нащупала, только когда Миша дотащил меня до скального острова.
На Седом гребне ситуация усугубилась: снег, подтопленный дневным солнцем на скальных выходах, к вечеру превратился в натечный лёд. В серых сумерках выбирать дорогу было сложно, петляя среди камней и проверяя каждый свой шаг. Лучше всех чувствовал себя Костя, который надел кошки ещё на подъёме и не расстался с ними на пути вниз. Мы, осторожничая, топали и немного ему завидовали.
Там же мы повстречали Нину, дежурную верхнего лагеря, и Ульяна, портера, идущих в штурмовой лагерь. Их сопровождала лихая псина Муха, которая неутомимо бежала, проскальзывая на снегу всеми четырьмя лапами. Коготков ей для устойчивости явно недоставало. Ей бы кошки! Маленькие кошки на все четыре неутомимые лапки!
С наступлением темноты мы вернулись вниз. Нас там ждало тепло и сытный ужин, приготовленный Верой.
«Что за дикая роскошь весь этот уют и готовая пища!» - всё ещё продолжала думать я ночью, безуспешно пытаясь заснуть. Запасённые таблетки снотворного и не думали помогать! Что ж, видимо, впереди меня ждёт бессонная неделя и, возможно, бессонное восхождение, если оно вообще состоится.
4 апреля, день 3
Чувствую себя побитой собакой. Или варёным пельменем. Ночью не заснула ни на минутку, да ещё и желудок расстроился! А нас меж тем ждёт вторая заброска!
Собравши остатки вещей и попрощавшись с Верой, мы отправились наверх.
Костя топал в неизменных кошках даже по траве и голым камням.
Я довольно быстро оказалась отстающей в нашей группе, и это место не уступала никому до самого конца подъёма!
Снова дуло, и довольно нещадно. Ветром постоянно тянуло с одной стороны – сверху-справа – задувая сквозь капюшон в правое ухо, обжигая летящими крупицами снега половину лица.
Преодолев крутой взлёт на Седой гребень, мы узрели, как над вершинами Эльбруса, словно гигантская медуза, белым бельмом нависло двухъярусное лентикулярное облако. Значит, на вершине сейчас – не просто шторм, но смертельный вихрь.
Продолжая подъём, мы видели, как облако набрало силу, сгустившись и как бы потемнев изнутри, отчего его края в лучах солнца засеребрились нимбом, увенчав гору губительным венцом.
Облако распухло, загородив полнеба. Помутнело и потемнело средь бела дня, началась снежная метель. Ветер стал сильнее, а его порывы – жёстче, когда мы наконец достигли приюта.
Дааа, летнее восхождение на вершину мне далось проще, чем этот подъём в штурмовой лагерь! И про то, что крыша над головой и тёплая еда – это недопустимая роскошь, я больше не говорила.
На ночлег мы расположились в «Шайбе» - низенькой круглой постройке, разделённой перегородками на несколько предназначенных для спанья секторов, заботливо обшитых мягким серебристым утеплителем. В потолке постройки имелось единственное маленькое вентиляционное отверстие, сквозь которое просыпался снег и оседал на деревянном полу белым сугробиком. В центре «Шайбы» стояла недавно прилаженная масляная печурка.
Перед самым сном мы протопили её. Занятие это не из лёгких. Ульян подливал отработанное масло, а Нина помешивала его и зажигала бумажным фитилём жидкость всякий раз, когда ветер задувал огонь. Происходило это довольно часто. Печка ворчала и клокотала, словно злой дух, то выпуская из отверстий в трубе дымные кольца, то изрыгая языки пламени. В помещении повисла плотная неприятно пахнущая белая завеса, зато мороз отступил, и мы смогли немного согреться и приготовить снаряжение для завтрашнего акклиматизационного выхода к скалам Ленца. Он был назначен на неопределённое время: выйдем тогда, когда стихнет ветер.
Мы улеглись спать. Огонь, оставленный без присмотра, кочевой сумасшедший гений задул сразу же. В полной темноте я лежала и слушала, как он неистово ухал в трубе и громыхал металлической обшивкой, колотясь в агонии в тесноте построек.
А потом в наш домик вошёл мороз. Меня колотил крупный озноб, одеяло из отражающей тепло фольги не помогало согреванию. Мой бедный нос, по ощущению, заиндевел, начался лёгкий насморк. Так, в тщетных попытках согреться, прошла ещё одна бессонная ночь.
5 апреля, день 4
Первые косые лучи солнца заглянули в вентиляционную шахту, и конденсат, в обилии осевший за ночь на все поверхности, засверкал ледяными кристаллами.
Домик содрогался под неумолимыми ударами шторма. Акклиматизационный выход был отложен.
Медленно тянулось утро, и всё утро Костя долго, невероятно долго точил напильником свои затупленные о камни кошки, прибавив к вою урагана незабываемый дивный скрежет металла о металл.
Наконец, к моему облегчению, с кошками покончено! И, хотя ветер так и не унялся, принято решение выйти прогуляться вверх по леднику.
Скитурное снаряжение брать незачем: практически весь ледовый панцирь Эльбруса обнажён до голого серо-синего льда, ослепительно блестящего настолько, что кажется, будто вся гора выточена из хрусталя. А тот снег, который всё же задержался в ложбинках и понижениях, не пригоден для фрирайда: слишком твёрд, клочковат, весь в застругах: знакомых нам настовых «шляпках».
Выходим, связываемся.
Серебрится белым маревом срываемая с вершин снежная кисея. Поют кошки, дробя заиндевевшие снежные скульптуры и откалывая куски сверкающего, расплавленного яростным солнцем натечного льда. Пение и скрежет кошек заглушает оголтелая симфония неудержимого ветра. Он, как и прежде, дует с запада, иссекая снежной крошкой открытые участки лица. Его самые мощные порывы пережидаем, пригибаясь и распираясь на трекинговых палках.
Довольно скоро ветер усиливается настолько, что становится невозможным шагнуть прямо: как ни стараешься, всякий раз переступаешь левее. Всю связку заметно сносит с маршрута.
Мы прекращаем подъём тогда, когда путь нам преграждает огромное поле голого льда. Оно сверкает, словно гигантское зеркало, отражая и преломляя неистовые солнечные лучи. Дальше без организованных на ледобурах точек страховки и попеременного движения по перилам двигаться нельзя: срыв одного грозит срывом всей связке. А возня с перилами на таком бешеном ветре – занятие долгое и бестолковое. Помёрзнем, да и только.
Быстро возвращаемся. Оглядываю ледовое зеркало, помешавшее подъёму. Отсюда, из приюта, оно отлично просматривается. Начинаясь на высоте 4050 м., оно образует сплошной панцирь до самых нижних скал Ленца, т.е. до 4600 м. над у.м. Панцирь этот иссечен трещинами, забитыми снегом и залитыми натечным льдом. Пройти его на ледобурах – задача долгая. Достигнуть вершины мы не успеем.
Остаток дня проводим на кухне, стараясь как можно меньше выходить наружу: ветер уносит прямо с открываемой и закрываемой дверью.
Возюкаюсь со своими обветренными и побагровевшими от ледяной сечки участками лица.
К сумеркам возвращается уставший Ульян, сделавший нелёгкую по такой погоде ходку в нижний лагерь за топливом для печи.
До ночи ребята стараются запустить замёрзший генератор, чтобы подзарядить устройства связи и узнать погоду на ближайшие два дня. Их попытки оказываются безуспешными, поэтому руководствуемся обрывочными неточными данными о том, что назавтра ветер, хоть и поутихнет, но всё же будет неслабым, а вот послезавтра ожидают небольшое погодное окно перед новой бурей.
Это значит, что завтра – день вынужденного отдыха, т.к. путь наверх бесполезен; а послезавтра – довольно отчаянная попытка взойти на вершину вообще без акклиматизации.
Ночь ветрена, ясна и морозна. На небе – звёзды, но холодина такая, что не нахожу в себе сил устроить на них фотоохоту, воспользовавшись своим же штативом, который так любезно принёс в верхний лагерь наш гид Миша. Неудобно, конечно, но простудиться перед штурмом вершины – тоже нехорошо. А нос у меня действительно расстроен.
Этой ночью я воспользовалась грелками-самогревами. Зажав одну в ладошках, другую поместив в ногах, я попыталась уснуть. Конечно же, вновь безрезультатно!
Ветер выл и сотрясал наш крохотный домик. Споря с вихрем, ворчала и пыхтела печь. Мирно посапывала Муха в объятьях Ульяна и Нины. Пара служителей ночевала где-то в нижнем лагере у подножия горы. И на десятки километров вокруг больше не было ни единой живой души.
6 апреля, день 5
Это был долгий день. Идти никуда не надо было, отчего накатывала грусть.
С утра забежал в лагерь Андрей, ещё один портер, рассказавший нам историю о своих восхождениях на семитысячники и ворох баек про причуды Эльбрусской горняшки. Ульяну наконец удалось запустить генератор, а Нина приготовила очередной вкуснейший ужин.
«Какие же молодцы эти ребята и девчата, которые трудятся здесь!» – думалось мне. «Насколько они выгодно отличаются от восходителей, которые являются сюда на недельку хапнуть адреналинчика и – вниз. Мы выживаем здесь. Они – живут здесь сезонами, трудятся, выполняют должное просто, без лишних высокопарных слов».
Это был день, полный лентикулярных облаков. Одно – самое огромное – накрыло обе вершины сплошным одеялом. Ещё одно, напоминающее слоёное пирожное, образовалось над полукруглой зелёной крышей нашей кухоньки. Другое, овальное, с размытыми контурами, больше похожее на НЛО, зависло над холмами северного Приэльбрусья. Над вагончиками жилых построек, у самого северо-западного горизонта, небо оперилось белыми вытянутыми облачками.
Образовавшись спозаранку, они не покидали занятых ими постов, распухая и копя силы. Облако над вершинами раздулось и поглотило южный горизонт, образовав многочисленные светящиеся нимбы причудливой формы. Посыпал лёгкий снег.
Мы взяли свои лыжи и доски и отправились покатать туда, где в понижении ледника остался не раздутый ветром снег. Он был настолько твёрд, что не оставлял даже прочерченных нашими кантами линий. Сделав пару прокатов, мы вернулись.
Это всё, что я могу рассказать о катании по ледникам Эльбруса. На восхождение мы скитурное снаряжение не берём: какой толк тащить лыжи и доски туда, где сплошной непроходимый лёд. Порождённый Костей слоган «Эльбрусский скитур, бессмысленный и беспощадный», как нельзя более точно передавал действительное положение вещей.
Прощальные лучи склонившегося к закату солнца раскрасили в нежные зефирные оттенки облако-пирожное над кухней и перистые облачка на севере, и обагрили кровью ледовое зеркало под скалами Ленца. Туда мы завтра не пойдём. Миша, наш гид, избрал для восхождения иной маршрут, проходимый только зимой. Стремительно взбираясь от приюта по центру северного склона прямо до седловины, он изобиловал трещинами, зато был более заснежен, а значит, более безопасен, чем сплошной оголённый лёд.
7 апреля, день 6
Ночью, несмотря на принятое снотворное, я так и не смогла сомкнуть глаз и всё слушала, как ветер колотился в стенки нашего жилища, но как-то слабее, чем прежде.
Подъём – в четыре утра. Выход – в пять. В зимний сезон выступают на штурм к рассвету, чтобы избежать крепких ночных морозов и не замёрзнуть в начале подъёма. Если замёрз внизу – наверху уже точно не согреться.
Выступаем в серых предрассветных сумерках. Сыплет редкий снег, ветрено. Скорее всего, вернёмся мы довольно скоро, сметённые вихрем. Быстро упакуем вещи и пустимся в обратный путь, к радости Нины и Ульяна.
В бесформенной сизой мгле мимо нас проплывают бугры растресканного древнего льда. Поля снежных кружевных заносов сменяются ледовыми зеркалами.
Восходящее солнце, прорезая завесу низких туч, косыми лучами обагряет ледовое поле, на которое мы смотрим уже сверху. Далеко-далеко внизу скрываются крохотные точки приюта, тая в снежной пелене. Мы находимся у нижней границы скал Ленца. У левого горизонта, едва заметный глазу, маячит их крест, установленный на вершине первого снизу остроконечного гранитного зуба.
Небо расчищает белёсую дымку, оставляя нас под куполом тёмно-синего, почти космического ультрамарина; ветер смеряет свой полёт. Эльбрус распахивает перед нами погодное окно, и, возрадовавшись такому щедрому дару, в него уходим мы, спеша взойти и вернуться до того, как окно закроется.
Миша поторапливает нас. На случай резкого ухудшения погоды либо плохого состояния группы у него есть запасной план: спуститься по Косой полке, сделав траверс горы с севера на юг. Спуск по склону южной экспозиции безопаснее, чем обратный путь сквозь трещины, да и цивилизация там ближе. «И хычинчики, и выпивка!» - воодушевлённо прибавляет к Мишиным рассуждениям Костя.
К этому времени мой заложенный нос окончательно отказывается дышать, и, лихорадочно забирая воздух ртом, я обжигаю морозным воздухом лёгкие. Каждый вдох сопровождается болью, я начинаю хрипеть. Темп моего движения падает.
На подходе к седловине ледник сильно разорван, начинаются частые трещины, сначала - небольшие, затем - достигающие десятиметровой ширины. Они прикрыты сверху снежными щитами, однако их борта легко угадываются по просевшему снегу и проглядывающей вертикальной ледяной кромке. Тщательно зондируя снежный покров острием трекинговой палки, Миша ведёт нас, прокладывая путь в этом смертельном лабиринте. Иногда снег оказывается просевшим или разорванным, вынуждая нас перепрыгивать или перелазить с края на край над разверзшейся ледовой ловушкой. Держа верёвку максимально натянутой для минимизации нагрузки при возможном срыве, наш гид и мы налегаем на неё, скорее протаскивая вперёд находящегося над пропастью товарища.
Седловина. Высота – 5300 м. над у.м. Время – полдень. Мы – в царстве оплавленного снега и льда. Окружающий ландшафт скуден на краски и представлен только белым – цветом снега; синим, близким к фиолетовому – цветом небесного свода; и рыжим – цветом вулканического гранита и крохотной высокогорной штормовой хижины «Red Fox». Костино вожделение к хычинам становится всеобъемлющим, заслоняя собой желание взойти на вершину. Отвергая его гастрономические притязания, мы ведём его вверх. Не доходя до косой тропы, оборудованной перилами, с опорой на ледорубы восходим на Западную вершину в лоб, по 40-градусному восточному склону. Он полностью оплавлен солнцем, представляя собой сплошной ледяной панцирь, поэтому идти довольно опасно.
По тропе, идущей узкой лентой по правому краю кратера, проходим предвершинное плато и восходим на меленький скальный пятачок, увенчанный серебристым вершинным туриком. Время – 14.55. Мы – на вершине, на гигантском куполе дремлющей горы-великана! Выше нет ничего, лишь бездонный небосвод, в который страшно сорваться и упасть. Ниже – нет тоже ничего, кроме белых облаков. Нет ни приюта, где мы жили, ни пути, по которому пришли; нет южного склона для спуска вниз, и острых зубьев Главного Кавказского хребта на южном горизонте тоже нет. Мы кристально чисты, не принеся на вершину ничего лишнего. Есть лишь ветер, который пронзает наши тонкие тела насквозь.
И вокруг – ни единой живой души! В этот день вершина была только нашей.
Пускаемся в обратный путь. На склоне западной вершины Костя срывается, но Грант удерживает его, однообразно ругаясь по-английски.
Оказавшись на седловине, поворачиваем на юг, на Косую полку. Надо успеть к закрытию канатных дорог, а с восхождением мы явно задержались на целый час.
Полка и впрямь оказалась очень косой. За зиму разметённая ветрами, завьюженная снежными заносами, давно никем не топтаная, она оплыла и обледенела. Движемся чрезвычайно медленно, постоянно хромая на правую ногу. Косые лучи солнца светят нам в спину, немного разгоняя мороз. На полке нет ни единого следа. Есть только следы наших кошек, и они ведут с вершины. Ощущаем себя немного посланцами небес.
При выходе с Косой полки Костя ещё раз едва не сдёргивает связку, затем отказывается продолжать движение вниз, жалуясь на боль в ногах.
Ниже нас – огромное ледовое поле, ратраковая трасса которого покрыта толстым панцирем тёмного льда, будто на неё специально плескали водой. Ни один ратрак не способен подняться сюда. Канатные дороги уже закрыты. Солнце гладит прощальными косыми лучами мёрзлый склон, заставляя его пылать огнём и обагряя кровью плывущие над облаками «ушки» Ушбы. Миша связывается с «большой землёй», прося помощи, затем устраивает Косте спасработы: спускает его в положении сидя и тормозит его движение, упираясь кошками в склон.
4800 м. над у. м. Верхние скалы Пастухова. Сизые сумерки над Главным Кавказским хребтом. Розовеют, утопая в серых клубах облаков, отвесные склоны Донгуз-Оруна. Холодает, темнеет. Меня бьёт озноб, мои лёгкие раздирает утробный кашель. Я кутаюсь в пуховик, любезно отданный мне Мишей. Вглядываемся в темноту внизу, надеясь увидеть долгожданные прожекторы ратрака.
Они появились нескоро, где-то через час, когда сумерки сменились ночным мраком. Затем они медленно плыли где-то во мгле, постепенно приближаясь. Потом остановились, не добравшись до нас: ехать по льду выше было невозможно. По дорожке из света и льда мы поковыляли вниз.
Ребята в форме МЧС тут же похватали нашу поклажу, загрузили её в кабину, помогли справиться с накрепко пришнурованными кошками и подняться по скользким гусеницам.
Ратрак заскрипел, заелозил по льду; заскрежетал, попираемый рёбрами гусениц, смёрзшийся наст; выхватываемые светом прожектора, полетели комья снега. Сквозь стёкла холодной кабины, разукрашенные ледяными узорами, мимо медленно проплывали низкие скальные гряды, тёмные, необитаемые в это время года вагончики «Приюта – 11» и нелюдимые мрачные контуры станции «Гара-Баши»…
…А мы сидели, смотрели вверх, в темноту, в которой скрылась вершина и место, откуда нас подобрали; поглядывали друг на друга и думали о том, как же хорошо, как же чертовски хорошо то, что ратрак всё-таки приехал! И пусть всё закончилось немного не так, как мы представляли, и не так идеально, как хотелось бы, но всё закончилось, и мы – живы! А это – главное!..
Ратрак высадил нас на станции «Мир», где специально для нас запустили старую маятниковую канатную дорогу. Советский потрёпанный вагон спустил нас на «Старый Кругозор», где ещё один вагон отправил нас до станции «Азау». Внизу проплывали освещённые огнями горнолыжные трассы, вверху шуршал промасленный металлический трос, и сквозь это шуршание я слышала, как канатчики и спасатели удивляются тому, что на горе в этот день были люди.
Потом, прежде чем отпустить в уютную гостиницу, нас отвезли в Терскол, где в местном отделении МЧС оформили проведённые спасработы.
Потом я осуществила давнюю мечту – наконец выспалась!
Потом, на следующий день, машина увезла нас из Баксанского ущелья в города КМВ, где ещё пару дней мы ожидали вещи, спускаемые и вывозимые из северного Приэльбрусья.
Говорят, опыт – это то, что получаешь, когда не получаешь желаемого. И пусть скитур и правда вышел «бессмысленным и беспощадным», но я благодарна за целый вагон полученного опыта, который действительно бесценен, и за каждое мгновение, проведённое в этой удивительной Эльбрусской одиссее!
Я благодарна компании «Elbrus Tours» за приглашение, за доверие, за профессионализм гидов и всех тех, кто сделал эту экспедицию возможной!
Я благодарна Мише Легашову – замечательному гиду и хорошему человеку, который помог мне ещё раз осуществить мечту! Спасибо тебе за труд, терпение, помощь, титаническую стойкость и веру в нас!
Я благодарна Вере, Нине, Ульяну, Андрею и всем работникам приютов, гидам и портерам за их каждодневный усердный труд и душевный приём! Вы – мои герои!
Выражаю благодарность Денису Любашину за гостеприимство и способность помочь в непростой ситуации!
Комментариев нет:
Отправить комментарий